Мысль о смерти мотивирует интенсивнее жить. Интервью Ансельма Грюна. Часть 2

Новые формы народной религиозности

Майн: «Вы много пишете в вашей новой книге об уникальном опыте, который мы можем приобрести, благодаря этому кризису. Чему бы он мог научить церковь?»

Грюн: «Церковь могла бы научиться создавать новые формы так называемой народной религиозности. Это то, что вера пронесла через века. Теологи сами по себе не могут сохранить веру, а только те её формы, которые понятны народу. Нам нужна также и фантазия. Мы не можем все делать только в церкви посредством евхаристии, нам нужны формы, пригодные для дома, для повседневной жизни. Как я могу привнести веру в свою профессиональную жизнь? Каким образом я могу выразить свою веру?»

Майн: «Народная религиозность и религиозность в повседневной жизни. В вашей книге вы решительно выступаете за общину лицом к лицу. Таким образом, виртуального общения не достаточно? Или я вас не правильно понял?»

Грюн: «Виртуальное общение иногда выручает. Оно может быть хорошим дополнением, но это не решение проблемы. Мы вновь нуждаемся в личных встречах. Мы нуждаемся в людях, которые что-то излучают. И нам также нужна община. Домовая община, например. Это может быть семья, круг друзей, общество женщин, любые новые формы, которые мы можем для себя развить. Что нас поддерживает? Чем мы живём? Из каких источников мы можем черпать силы? И здесь церковь должна дать и почувствовать новые импульсы: мы не можем просто использовать формы народной религиозности столетней давности. Нам нужны новые формы, соответствующие настоящему времени».

Агрессия, теории заговора, нетерпимость

Майн: «Ансельм Грюн, в общем, кажется, что отношение к кризису меняется. Вы наблюдаете — и в этом большинство было единодушно — в марте, апреле и мае вера в основополагающие ценности нашего общества и в адекватные меры управления была ярковыраженной. Что изменилось с тех пор, с вашей точки зрения?»

Грюн: «Да, вырос уровень агрессии, а также нетерпимость к тому, что с ней делать. Здесь нужно различать природу протестов. Некоторые, безусловно, имеют основания.

Просто необходимо задать вопрос: принимаемые меры действительно адекватны или, с учётом новейших заключений врачей, на них можно взглянуть как-то иначе? Нужно постоянно быть на чеку. Что на самом деле приносит пользу? Другие протесты были простым проявлением агрессии, теорий заговора, нетерпимости. Кому-то хочется, чтобы все стало так, как прежде. Однако, невозможно противостоять изменению. Кризис изменил нашу жизнь. Мы не можем больше жить так, как до кризиса. Это послание нужно принять.

… этим мы причинили людям нестерпимую боль».

Майн: «Ансельм Грюн, в своей книге вы неоднократно возвращаетесь к теме пожилых, больных и умирающих людей. Возможно, это находится в фокусе моих личных интересов, но мне кажется, что несмотря на то, что вы очень много делаете для защиты этой социальной группы, старики вызывают вашу особую озабоченность?»

Грюн: «Да, в начале корона-кризиса был наложен запрет на посещение этих людей. Это было, безусловно, перегибом. Забота о больных и умирающих людях — одно из высших проявлений добра. Это позволяет человеку сохранять своё достоинство. Никто не хочет умирать в одиночку. Никто не хочет оставаться наедине со своей болью. В этом смысле, однозначно, были использованы не все возможности. Безусловно, очень важно заботиться о здоровье. Однако, важен не только медицинский, но и духовный аспект здоровья. В том, что я принимаю во внимание только первый, игнорируя второй, проявляется некая близорукость».

Майн: «Таким образом, вы считаете, что периодический запрет доступа в больницы и дома престарелых был ошибкой?»

Грюн: «Да, это было ошибкой. Конечно, важно защищать людей от инфекций. Именно для этого нужно было обеспечить защитные костюмы и маски в достаточном количестве и проверить, все ли возможности использованы, но просто запретив доступ к больным и умирающим, мы причинили им нестерпимую боль».

Майн: «Какие ещё были совершены ошибки по отношению к этой категории сограждан за прошедшие недели и месяцы?»

Грюн: «Это касается также захоронений. Мне написал один мужчина преклонных лет, что он готов умереть, но только не в это время, поскольку для него важно, чтобы на его похоронах присутствовало достаточно много друзей и соседей по деревне. Когда умирающий человек думает о том, что на его похоронах никого не будет, это тоже причиняет страшную боль. Если хоронят на кладбище, можно допустить больше народу, чем в церковь. Если же хоронят в церкви, в ней просто может быть меньше народу. Во всяком случае, многие люди испытали страх в связи с этим.

Мысль о смерти мотивирует интенсивнее жить.»

Майн: «И этот страх легко можно понять. Вам самому уже 75 лет, в связи с чем вы тоже относитесь к группе риска».

Грюн: «Да, некоторые воспринимают это как клеймо. Мы все в группе риска. Конечно, нужно соблюдать осторожность, но один из моих более старших братьев сказал: «Мне 87. У меня нет никакого страха. Если я умру от этого, значит умру от этого. Так или иначе, я должен умереть». Таким образом нам, монахам, легче на это смотреть. Понятно, что мы в монастыре тоже стараемся принимать меры предосторожности. Если кто-то заболеет, может слечь весь монастырь».

Майн: «Ансельм Грюн, несмотря на это, даже во времена корона-вируса, мало кто честно и открыто говорит о смерти. Вы делаете это в своей книге. Откуда берётся этот страх говорить о страхе смерти?»

Грюн: «Ко многим смерть подступила очень близко, у многих умерли родственники. Мы видели целые машины трупов по телевидению в Италии, в Испании. Действительно, смерть сильно к нам приблизилась. Люди зачастую подавляют мысли о смерти. Однако, мысли о смерти относятся к духовности, а также к искусству жизни. Мысли о смерти не должны вызывать страх, они призваны мотивировать меня к тому, чтобы интенсивнее жить. Когда я чувствую, что моя жизнь имеет предел, я начинаю более осознанно проживать каждый её момент. Таким образом, мысль о смерти мотивирует интенсивнее жить».

Майн: «Какие тенденции в обхождении со смертью кажутся вам сомнительными?»

Грюн: «Подавление. И, исходя из этого, оставлять умирающих в одиночестве — тоже весьма сомнительно. Ещё по поводу захоронений: появились безымянные могилы. Люди просто не хотят ничего знать о трауре. Это, безусловно, ошибочный подход. То, как общество относится к больным, к смерти, к трауру показывает уровень культуры или её отсутствие. Общество, в котором подавляются страдания, становится всё более жёстким и холодным».

Мы не можем контролировать свою жизнь

Майн: «В качестве альтернативы этой жёсткости и холодности, вы предлагаете в своей книге каждому отдельному человеку принять тот факт, что все мы смертны. Как это сделать?

Грюн: «Я это просто чувствую: мне сейчас 75. Я не буду жить вечно. Может случиться удар. Может ещё что-то произойти. Я испытываю благодарность за то, что я живу, но в то же время принимаю к сведению, что жизнь конечна. Это осознание конечности жизни ведёт нас к осознанной жизни. Это не значит, что я за неё судорожно цепляюсь, напротив, я живу с лёгкостью, расслабленностью во взоре — это и делает пожилых людей мудрыми. То, что некоторые судорожно цепляются за жизнь в старости, в 80 лет демонстрируют отличную спортивную форму и то, что могут кататься на лыжах быстрее, чем внуки, кажется мне неким извращением. Получается, что я хочу удержать молодость вместо того, чтобы с подобающей мудростью становиться старым и с подобающей мудростью мириться со смертью. Возникает простой вопрос: кто такой человек? Мы не можем контролировать свою жизнь, ни в начале, ни в конце. Мы можем только принять свою бренность, то, что мы можем заболеть и то, что мы можем умереть. Моя мама всегда говорила: я живу с удовольствием, но если наступит конец, значит конец. И я с этим согласен. Это и есть внутренняя свобода по отношению к смерти. Это не означает, что я постоянно думаю о смерти, напротив, зная это, я в полной мере проживаю текущий момент с ощущением лёгкости и без необходимости себя абсолютно от всего застраховать».